– Ты позволишь Гвидиру отправиться на его место среди звезд?

– Веселиться ли нам или нам горевать? Суждено нам рожденье или смерть воспевать? – негромко пропел Мадог. – Я уже отплакал о прошлом. Сегодняшний день – для радости. Зачем ты снова напоминаешь мне о слезах?

– Затем, что ты должен оставить их позади, – сказал Ресчел и протянул морщинистые руки к солнцу.

Озеро, берег, камень, лес были омыты золотистым светом, и словно в ответ на жест Ресчела послышалось пение – странная, дикая, буйная песня весны, и цветов, и солнечного света, и растущей травы, и биения сердец всех юных и влюбленных. И слезы Мадога высохли, и мысли о погибших товарищах и брате отступили, когда пение наполнило его предвкушением и радостью.

Первыми пришли дети племени, пританцовывая на ходу; они принесли гирлянды цветов. Мадог, сияя от радости, перевел взгляд с детей на Старейшину. Но Ресчел пристально смотрел куда-то за озеро и прислушивался, но не к детям, а к тому звуку, что насторожил его прежде. И теперь Мадогу показалось, что он тоже слышит трепетание, напоминающее отдаленное биение сердца.

– Старейшина, теперь я услышал. Что это такое?

Ресчел посмотрел на другой берег:

– Это народ Дальнего берега Озера. Это их барабаны.

Мадог прислушался:

– Мы слышали их барабаны прежде, когда ветер дул с юга. Но сегодня ветер дует с севера.

В голосе старика послышалось беспокойство:

– Мы всегда жили в мире, народ Ветра и народ Дальнего берега Озера.

– Возможно, они идут на мою свадьбу? – предположил Мадог.

– Возможно.

Дети собрались у камня и выжидательно уставились на Мадога с Ресчелом. Старейшина снова поднял руки, и пение заглушило монотонный барабанный бой, и люди племени, все, от веселых мальчиков и девочек до мужчин и женщин с белыми волосами и морщинистой кожей, танцуя, приблизились к камню. В середине, окруженная группой молодых женщин, шла Зилл. На голове у нее был венок, как и у Мадога, а короткая юбка была сплетена из весенних цветов.

Ее медная кожа сияла, словно бы озаренная изнутри, и глаза ее, обращенные на Мадога, светились любовью.

Мадогу подумалось, что нигде на свете не было свадебных нарядов прекраснее этих, сколько бы золота ни вплетали в ткань другие и сколько бы ни нашивали драгоценных камней на бархат и атлас.

Украшенная цветами толпа расступилась, пропуская Зилл к камню. Мадог нагнулся, взял ее за протянутые руки и осторожно поднял, и она встала между ним и Ресчелом. Она поклонилась отцу, а потом начала ритуальный свадебный танец. За тот год, что Мадог провел с народом Ветра, он много раз видел Зилл танцующей: при рождении каждой новой луны, на празднике новорожденного солнца зимой, в дни весеннего и осеннего равноденствия, танцующей в честь Владык озера, неба, дождя и радуги, снега и ветра.

Но для танцоров народа Ветра, как и для остальных людей племени с их разнообразными талантами, существовал лишь один Свадебный Танец.

Мадог стоял, пронзенный радостью, а Зилл двигалась с легкостью весеннего ветерка. Вот ее тело взмыло вверх, и казалось, что сила тяжести не властна притянуть ее к земле. Девушка мягко опустилась с неба на камень, будто лепесток, упавший с цветущего дерева.

Потом она протянула руки к Мадогу, и он присоединился к танцу, восхищаясь тем, что легкость движений Зилл, казалось, передалась и ему.

Сперва, когда Зилл нашла Мадога полумертвым в лесу и принесла к народу Ветра, они боялись его. Его синие глаза, его светлая кожа, покрасневшая под открытым небом, его рыжеватые волосы – они никогда не видели ничего подобного. Они подходили к нему с робостью, словно к странному животному, способному накинуться на них. Когда они начали привыкать к его присутствию, некоторые объявили его богом. Но тут уж его гнев вспыхнул, словно молния, и хотя поговаривали, что сама эта его ярость подтверждает, что он Владыка бури, попытки обособить его прекратились.

«Держитесь своих богов, – велел Мадог. – Вы хорошо им служили и живете в свете их милости. Я тоже буду служить Владыкам этой земли, ибо я остался жив их милостью».

Постепенно народ Ветра начал относиться к нему как к соплеменнику, позабыв про внешние отличия.

Старейшина сказал:

– Отказаться от поклонения нелегко.

– Когда поклоняться начинают людям, просыпаются гнев и зависть. Мне не будут поклоняться, так же как я и не буду королем. Людям следует поклоняться богам, а не себе самим, – ответил Мадог.

– Ты мудр не по годам, сын мой, – сказал Ресчел.

– Мой отец не хотел, чтобы ему поклонялись. А вот некоторые из его сыновей пожелали этого. Потому я и очутился здесь.

Барабаны на другом берегу смолкли.

Старейшина смотрел на Мадога и Зилл, пока движения их танца понемногу не замедлились. Потом он взял руку Мадога и положил ее поверх руки Зилл. А затем возложил руки им на головы. И тут барабанный бой зазвучал снова. Громко и близко. Угрожающе.

Гомон пробежал по рядам народа Ветра, когда они увидели быстро приближающиеся выдолбленные из дерева каноэ со множеством гребцов в каждом. На носу среднего, самого большого каноэ стоял высокий светлокожий голубоглазый человек.

Мадог с радостным криком спрыгнул с камня и побежал к воде:

– Гвидир!

Мег тихо лежала на своей кровати на чердаке, глаза ее были закрыты. Рука продолжала размеренно поглаживать Ананду, ощущая покалывающее тепло. Глаза под веками двигались, как у спящей. Котенок встал, потянулся, выгнув спинку дугой, зевнул, свернулся у Мег в ногах и замурлыкал.

Чарльз Уоллес Внутри Мадога чувствовал, как молодого человека захлестнула радость при виде брата – брата, которого он считал мертвым и похороненным неизвестно где в лесу.

Человек в каноэ спрыгнул за борт и побежал к берегу, поднимая каскад брызг.

– Гвидир! Ты жив! – Мадог распахнул объятия.

Но Гвидир обниматься не стал. Его близко посаженные синие глаза были холодными. Лишь сейчас Мадог заметил венец у брата на голове – не цветочный, а золотой.

– Гвидир, мой старший брат. – Радость медленно таяла в солнечно-синих глазах Мадога. – Я думал, ты мертв.

– Таково было мое желание – чтобы ты так думал.

– Но зачем это тебе?

Заслышав боль в голосе Мадога, Зилл соскользнула с камня и встала рядом с женихом.

– Разве ты не понял в Гвиннеде, что король может быть лишь один?

Взгляд Мадога постоянно возвращался к золотому венцу Гвидира.

– Но мы затем и покинули Гвиннед, чтобы найти место, где можно жить в мире.

Гвидир взмахнул рукой, и барабанщики принялись отбивать медленный ритм по натянутой коже. Гребцы положили весла, выпрыгнули на мелководье и вытащили лодки на берег.